Вампиры [Vampire$] (ЛП) - Стикли Джон

И затем кормежка. Слуги, задыхаясь с очевидным отталкивающим сексуальным рвением, начали суетиться, поднимая пластик за края, чтобы слить кровь в огромную урну, пока сам Росс сжал рукой все еще извергающиеся артерии Эвелин. Затем он поднял ее тело на руки, поднося ее горло поближе ко рту.

И затем, прежде чем снять свою ладонь с раны, он обернулся и посмотрел прямо на Даветт, прямо на нее, зная, что она все время была там, зная ее, зная обо всем. У Даветт было время задохнуться и прикрыть рукой свой пьяный рот, прежде чем она услышала слова, услышала Голос, резанувший ее в тени.

— Развлекалась? — промурлыкал вампир, прежде чем убрать свою руку и погрузить свои клыки в багрянец.

Даветт задавалась вопросом, что случилось с Китти. Она не видела ее несколько недель. Теперь она больше не задумывалась.

Она знала.

И она знала, что будет дальше.

Я тоже мертва, подумала она.

Вскоре, я умру.

И затем раздался звонок в дверь.

— Избавься от них! — прошипел Росс окровавленным ртом.

Это было не так просто. Пух, главный слизняк Росса, послушно отправился в переднюю, посмотрел в глазок и открыл дверь, чтобы развернуть того, кто там был. Даветт неразборчиво услышала его голос. Затем, в течение нескольких долгих секунд, не слышала ничего.

Затем появился Пух. Его лицо было, даже для него, слишком пепельным. Его глаза были широко распахнуты и блестели.

И испуганы.

— Хозяин… — он почти скулил.

Росс отложил тело Эвелин и встал. Он угрожающе посмотрел на Пуха, затем открыл рот, чтобы сказать.

Но… — Росс! — прозвучало в передней, и все присутствующие замолчали.

— Росс Стюарт! — прозвучало затем. И снова, как прежде, это был другой Голос.

Даветт наблюдала, как Росс подчиняется голосу, затем останавливается, ищет что-нибудь, вытереть рот, затем продолжает идти. Он приостановил шаг на ступеньке передней, и Даветт почувствовала, что он хочет повернуться и посмотреть на нее. Зачем? Для поддержания штанов?

Может быть.

Затем он вышел и закрыл за собой входную дверь.

Когда она проснулась на следующий день, она обнаружила, что кто-то положил ее на кровать. Ее первой мыслью было взглянуть на лицо Росса, когда он подошел к двери. Но ее второй взгляд упал на его клыки после праздника.

Он был пьян. Oт крови.

Ужин на террасе сразу после заката. Свечи, цветы, прекрасное вино. Только они вдвоем. Ела только Даветт. Росс был в смокинге и Даветт, по приказу, во всем своем блеске.

И эта часть заставила ее почувствовать себя лучше. Не наряжаться. Росс часто наряжал ее. Он любил смотреть на нее, любил ее выставлять напоказ. Любил ее раздевать. Нет, это было не переодевание. Дело в том, что для этого, не потребовалось два часа как обычно. Потому, что она… просто… сядет… там… перед своим туалетным столиком и она возьмет что-нибудь, расческу или кисточку или какой-нибудь парфюм? Может быть? И… к тому времени когда… ее… ее рука… дотянется… за этим… она… забудет, что она хотела взять.

И тогда ей нужно будет просто посидеть секундочку, пока она не вспомнит, что она собиралась сделать, и сделать это, глядя в зеркало, что еще осталось неоконченным и она ненавидела смотреть на себя в эти дни, ненавидела так сильно, что начинала плакать и… И она была слишком уставшей, чтобы плакать, слишком измученной, слишком истощенной.

Так что она просто падала и сухие рыдания сотрясали ее плечи какое-то время. Струйка песка ужаса и страха и стыда.

И тогда наступало время продолжить одеваться. И она сидела сама с собой, и доходила до чего-то, доходила быстро, что прежде забыла, и иногда она не достигала цели и Пух потратил много времени убирая разбитые бутылки.

Но сегодня вечером было… o'кей. Ничего великого, не так, как она привыкла. Но лучше.

Потом она поняла.

Он не кусал ее целую неделю.

Я поправляюсь, почувствовала она. Я возвращаюсь.

И потом она подумала, глядя прямо на него, Кого я должна убить в первую очередь? Его или себя?

Он начал разглагольствовать о старшей школе. Не только о школе, но и о старых друзьях из школы, и старых происшествиях, и старых танцульках и вечеринках и о том, как они одевались и что каждый в те дни делал — хорошего или плохого — и сколько он думал о них и сколько он упустил в их отношениях и…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И так далее и вдруг до нее дошло, что он пытается сделать.

И она также знала, почему.

Росс был испуган.

Другой голос напугал его, заставил его понять, что он всемогущ не для всех, только для смертных. Итак, он отступил, пока, обратно к смертной, которую крепко держал в своих руках. И делал вид, что она действительно хотела там находиться.

Это было отвратительно.

И что еще хуже, гораздо хуже, это было эффективно.

Потому, что Росс вернул страсть вновь, неуловимой сердечностью своего Голоса. Его взгляды стали пронзительны, нежными стали его, будто случайные прикосновения. И, несмотря на все усилия, помнить свою ненависть и страх, она уступила магии вампира.

Когда он протянул идеально-белую руку, чтобы нежно погладить ладонью ее подбородок, ей удалось пробормотать — будь ты проклят — прежде чем он коснулся ее, и ее дыхание перехватило и ужасное возбуждающее желание шевельнулось внутри, затрепетало в глубине, расплескалось по ее рукам и плечам и…

И она сделала то, что он велел ей сделать.

Она встала, перед слугами-слизняками, перед Пухом, и сняла свое платье, обнажив свое нагое под платьем тело. И она скользнула своими ухоженными ногтями вдоль своего бедра и она дразнила свои алмазно-твердые соски и…

И o Боже! но она наслаждалась им так-же, как и прежде, наслаждалась бессмысленной, блядской гадостью всего этого, позорной, похотливой порочностью всего этого.

Она любила это, помоги ей Бог.

Но больше того, она любила его, укладывающего ее, с ее жадного согласия на быстро очищенную поверхность обеденного стола и раздвигала свои бедра для его изысканного, чудовищного укуса. И она любила крики, испускаемые ею, которые неслись к луне сквозь листву и облака.

Возможно она бы не ненавидела себя так, если бы знала, что он проделывает это с ней в последний раз.

B 7:30, он уложил ее в постель, сказав что-то о поручении, которое он должен выполнить, так что он должен бежать. Даже когда она засыпала, она могла сказать, что он пытался казаться слишком легкомысленным. Это было больше чем поручение.

В своих снах она слышала тот, другой Голос, снова и снова и снова.

— Это было ночью, — сказал Джек Кроу внезапно, — когда он прибыл в Брэдшоу и перебил моих людей.

— Да, — сказала Даветт тихо. — Только он упустил вас, потому, что прибыл туда слишком поздно. Пух заблудился. И потом… Ну, вы знаете.

— Да уж.

— Что Росс сделал с Пухом? — Кирк хотел знать.

— У него все лицо было в синяках, когда он вернулся. И он хромал.

— Пух наслаждался своей болью? — спросил Отец Адам тихо.

Даветт посмотрела на него, удивленно.

— Да. Откуда ты знаешь?

Молодой священник пожал плечами.

— Просто почувствовал, — сказал он.

— Как насчет, — спросил Феликс, подавшись вперед, — раны?

— Да, — добавил Кот нетерпеливо. — У него на лбу…

— От креста… — закончил Карл Джоплин.

— Святого серебряного креста, — поправил Отец Адам.

— Да уж.

— O! — воодушевилась Даветт, вспомнив, — Она причиняла ему боль. Она действительно причиняла ему боль… Он метался на шелковых простынях в своей огромной спальне, которую он обставил глубоко в подвале, страдал от боли и разочарования. И его невозможно было удержать, с его мускулами, как у ожившей бронзовой статуи и ныл и… бесился!

— СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! — бушевал он и они пытались, Даветт и Пух, они действительно пытались, но рана не прекращала кровоточить. Густая, тяжелая слизь вампира продолжала сочиться, подчиняясь ритму, его жаждущему пульсу мертвеца. И всякий раз, когда выплескивалась новая порция гноя, монстр завывал и хватался за голову, или распарывал простыни длинными ногтями, или рвал на груди одну из своих совершенно новых шелковых рубашек или…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})